— Вы дали ему имя? — спросил Квиллер.
— Тридцать шесть, — ответил Нино и, закрыв лицо руками, заплакал.
Квиллер сочувственно подождал, пока скульптор успокоится, и спросил:
— Как вы создаёте эти произведения искусства? Какова ваша технология?
— Я живу ими, — сказал Нино. — Тридцать шесть есть то, что я есть, был и буду. Вчера ушло, и кого это волнует? Если я подожгу эту мастерскую, я буду жить в каждом прыгающем огоньке, в каждой вспышке.
— Вы всегда обеспечены материалом?
— Если я обеспечен, то обеспечен! Если нет, то нет, Всё взаимосвязано. Человек любит, ненавидит, плачет, играет. Но что может сделать художник? БУМ! Вот как это бывает! Мир непостижим, мир непостижим, мир непостижим.
— Космическая концепция — согласился Квиллер — Люди на самом деле понимают наши замыслы?
— Они изнуряют свои мозги, пытаясь понять, но я знаю, и вы знаете, и все мы знаем… Что мы знаем? Ничего!
Нино в порыве энтузиазма подошёл поближе к репортёру для продолжения беседы, и Квиллер благоразумно попятился.
— Нино, вы, кажется, пессимист, но разве ваш успех в галерее Ламбретов не позволяет вам с оптимизмом относиться к жизни?
— Теплая, изменчивая, осторожная, слабая женщина. Я беседую с ней, она беседует со мной. Мы общаемся.
— Вы знаете, что её муж мертв? Убит.
— Все мы мертвы, — сказал Нино. — Мертвы, как дверные ручки… Дверные ручки! — Он закричал и ринулся в гору хлама в отчаянном поиске.
— Спасибо, что вы разрешили мне посмотреть вашу мастерскую, — сказал Квиллер и направился к двери. Когда он проходил мимо заваленной разным хламом полки, на ней что-то блеснуло золотом, Квиллер повернулся и сказал через плечо: — Вот дверная ручка, если это то, за чем вы охотитесь.
На полке лежали дне дверные ручки, они блестели, как чистое золото. Там были и другие творения из блестящего металла, а также потрясающие изделия, вырезанные из слоновой кости и Нефрита, но Квиллер не остановился, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Потоки теплого воздуха из обогревателя затуманили ему голову, и Квиллер бросился на свежий воздух. Он хотел поскорее вернуться домой и провести нормальное, здоровое, полезное воскресенье вместе с Коко. Он всё сильнее привязывался к этому коту. Жаль будет расставаться, когда Маунтклеменс вернется. Интересно, действительно ли Коко нравится художественная атмосфера наверху? Что доставляет ему больше удовольствия — чтение заголовков газет и обнюхивание картин старых мастеров или задорная игра в «воробья» с Квиллером? После четырех дней игры счет был 471:409 в пользу кота.
Когда Квиллер прибыл домой, ожидая увидеть дружелюбного, пушистого, игривого, суетливого кота у двери, он был разочарован; Кот не ждал его. Он поднялся наверх, к квартире Маунтклеменса, и обнаружил, что дверь заперта. Из—за неё доносилась музыка.
Квиллер постучал. Через некоторое время Маунтклеменс, в халате, отпёр дверь.
— Я вижу, вы дома, — сказал Квиллер. — Просто хотел убедиться, что кот не останется без ужина.
— Он только что закончил есть рыбу, — ответил Маунтклеменс, — и сейчас смакует желток варёного яйца. Спасибо за то, что заботитесь о нём. Он выглядит вполне счастливым.
— Мы прекрасно проводили время вдвоем, — сказал Квиллер. — Играли в игры.
— Действительно! Я часто жалел, что он не умеет играть в маджонг.
— Вы слышали ужасные новости? О галерее Ламбретов?
— Если у них был пожар, этого следовало ожидать, сказал критик. — Верхний этаж здания способен легко воспламениться.
— Не пожар. Убийство. — Убийство?
— Эрл Ламбрет, — сказал Квиллер. — Жена нашла его мертвым в офисе в прошлую среду вечером. Его закололи.
— Как грубо. — Голос Маунтклеменса звучал скучающе или устало, и он отступил в сторону, словно собираясь закрыть дверь.
— Полиция никого не подозревает, — сказал Квиллер. — У вас есть какие-нибудь предположения?
Маунтклеменс резко ответил:
— Как раз сейчас я распаковываю вещи и собираюсь принять ванну. Нет ничего более далекого от моего ума, чем поиск убийцы Эрла Ламбрета.
Его тон завершил разговор.
Квиллер принял отставку и пошёл вниз по лестнице, подергивая усы и размышляя над тем, что у Маунтклеменса просто талант быть несносным.
Позднее, сидя в третьеразрядном ресторанчике, расположенном ниже по улице, Квиллер сердито смотрел на тарелку с мясом, ковырял вилкой салат и созерцал чашку горячей воды, в которой плавал пакетик с чаем. К раздражению от встречи с домовладельцем добавилось разочарование: Коко не подошел к двери, чтобы приветствовать его. Он вернулся домой расстроенный и раздраженный.
Квиллер собирался открыть дверь в вестибюль. Когда почувствовал запах лимонных корок, который проникал через замочную скважину, и не удивился, обнаружив в вестибюле Маунтклеменса.
— О! Вот и вы! — сказал критик дружелюбно. — Я только что спустился вниз, чтобы пригласить вас на чашечку китайского чая и десерт. С большим трудом я привёз домой торт из самой лучшей венской кондитерской в Нью-Йорке.
Лицо Квиллера прояснилось, и он проследовал наверх за бархатным жакетом и лакированными итальянскими туфлями.
Маунтклеменс налил чай и поведал о происходящих в настоящее время выставках в Нью-Йорке, в то время как у Квиллера во рту медленно таял молочный шоколад.
— А сейчас поведайте мне ужасные детали убийства, — предложил критик. — Я полагаю, они должны быть ужасными. В Нью-Йорке я ничего не слышал об убийстве, хотя там торговцы произведениями искусства обычно более или менее в курсе всего… Вы не возражаете, если я сяду за свой рабочий стол и просмотрю почту, пока вы будете рассказывать?