— Но у неё прекрасная рамка, — возразил он. — А кто делает рамы в галерее Ламбретов?
— Почему вас это интересует?
— Просто любопытно. Люди отмечали их прекрасную отделку. — Это была ложь, но Квиллер хотел получить ответ на свой вопрос.
— Ну… Я могу рассказать вам и об этом. Их делал Эрл. Он делал все рамы сам, хотя и не хотел, чтобы об этом знали. Это разрушило бы его имидж.
У него было так много работы: он делал рамы, вёл бухгалтерские книги, занимался галереей…
— Да. Последний раз, когда я видела его живым, он жаловался на то, что перегружен работой.
— Почему он не нанял помощника?
Зоя пожала плечами.
Это был весьма неопределённый ответ, но Квиллер принял его.
— Вы вспомнили что-нибудь, что может помочь следствию? Может, что-нибудь из того, что ваш муж говорил, когда вы были в галерее в половине шестого?
— Он не сказал ничего важного. Он показал мне несколько гравюр, которые только что прибыли, и я сказала ему… — Она внезапно запнулась. — Да, был телефонный звонок.
— Что в нём было необычного?
— Я особенно не прислушивалась, но то, что Эрл говорил, не имеет особого значения, во всяком случае, сейчас мне так кажется. Он говорил что-то о большой машине.
— У вашего мужа был автомобиль?
— У каждого торгового агента должен быть автомобиль. Я их терпеть не могу.
— Что он говорил об этом автомобиле?
— Я не обратила особенного внимания на этот звонок, но слышала, как он говорил, что нужно положить картины в этот автомобиль для отправки, Эрл говорил, что автомобиль стоит в аллее, он повторил эту фразу несколько раз. Вот почему я об этом вспомнила… Я не обратила тогда на это внимания, но сейчас это кажется мне странным.
— Почему это кажется вам странным?
— Наш автомобиль был в мастерской. Его должны были отремонтировать. И он по—прежнему там. Я не забирала его. Эрл оставил его возле гаража в то утро. И тем не менее он настаивал по телефону, что автомобиль стоит в аллее, словно человек на другом конце провода спорил с ним.
— Вы знаете, с кем он разговаривал? — спросил Квиллер.
— Нет. Но создавалось впечатление, что звонили издалека. Знаете, люди обычно кричат, когда между ними большое расстояние. Даже когда хорошая связь, они думают, что должны повышать голос.
— Возможно, ваш муж лгал в интересах своего бизнеса.
— Не знаю.
— Или, возможно, он имел в виду другую машину.
— Нет, право, не знаю.
— Вы не видели припаркованную в аллее машину?
— Нет. Я вошла через парадный вход и через него же вышла. И когда я вернулась в семь часов, никакой машины там не было. Вы думаете, этот телефонный звонок имеет какое—то отношение к случившемуся?
— Не мешало бы рассказать об этом полиции. Попытайтесь вспомнить все подробности.
Зоя задумалась.
— Кстати, — сказал Квиллер, — у Маунтклеменса есть машина?
— Нет, — пробормотала Зоя.
Квиллер выбил трубку, громко постучав ею о пепельницу, и набил снова.
Словно в ответ на этот стук, раздался продолжительный, отчаянный вопль за дверью.
— Это Коко — сказал Квиллер, — он возражает против того, что оставлен в одиночестве. Вы не будете против, если он войдет?
— О, я обожаю Као Ко Куна! Квиллер открыл дверь, и кот, как обычно, внимательно осмотревшись, вошёл, грациозно покачивая хвостом из стороны в сторону.
Видимо, кот спал и ещё не размял свои мускулы. Он изогнул спину упругой дугой, после чего вытянул вперед передние лапы, потянувшись всем телом назад, и закончил разминку потягиванием всего тела вперед, вытянув задние лапы.
— Он разминается, как танцор, — заметила Зоя.
— Хотите посмотреть, как он танцует? — спросил Квиллер.
Он скрутил кусок газеты и привязал его к веревке. Коко в ожидании сделал несколько мелких шагов влево, потом вправо.
Когда игрушка начала раскачиваться, он сделал стойку на задних лапах. Кот был грациозен и ритмичен, танцуя на кончиках лап, подпрыгивая, выполняя непостижимые акробатические фигуры в воздухе, легко приземляясь и снова подпрыгивая ещё выше.
— Я никогда не видела, чтобы он исполнял что-нибудь подобное. Он так высоко прыгает. Он настоящий Нижинский! — восхитилась Зоя.
— Маунтклеменс придаёт большое значение интеллектуальному развитию, — сказал Квиллер. — И Коко провёл очень много времени на книжных полках. Я надеюсь расширить круг его интересов. Ему нужно больше заниматься физическими упражнениями.
— Я хотела бы сделать несколько набросков. — Она начала что-то искать в своей сумке. — Коко выглядит великолепно, как балетный танцовщик.
Балетный танцовщик… Балетный танцовщик… Эти слова напомнили Квиллеру о картине, которую он видел: загроможденный вещами офис и картина на стене. Во второй раз, когда он заглядывал в этот офис через плечо полицейского, на полу лежало тело. А где была картина? Квиллер вспомнил, что картины с балериной не было.
Он сказал Зое:
— В галерее была картина с балериной.
— Знаменитая картина Гиротто, которой владел Эрл, — ответила она, делая набросок на бумаге. — Это только половина оригинального холста. Это была его самая заветная мечта — найти вторую половину. Он думал, что это сделает его богатым.
Квиллер заинтересовался:
— Насколько богатым?
— Если две половины объединить и реставрировать, картина, вероятно, будет стоить сто пятьдесят тысяч долларов.
Квиллер удивлённо присвистнул.
— На другой половине картины изображена обезьяна, — продолжала Зоя. — Гиротто рисовал балерин и обезьян во время своего знаменитого периода сомнений, но только однажды он нарисовал и обезьяну, и балерину на одном и том же холсте. Это уникальное полотно, шедевр, мечта коллекционера. После войны полотно было переправлено морем в Нью-Йорк и повреждено при перевозке — разорвано посредине. Картина была написана таким образом, что продавец смог вставить в рамки обе части и продать их по отдельности. Эрл купил половину с балериной и надеялся найти вторую половину с обезьяной.